Лауреат украинских и международных конкурсов поэзии Саша Щедринский пишет о любви, самопознании и поисках предназначения. А мы пишем для вас о самом Саше
Александр ЩЕДРИНСКИЙ: «Намеренно стараться повлиять на творчество — насилие»
я люблю этот дом, но небесный дороже стократ.
пусть я мало что знаю, как, верно, сказал бы Сократ,
пусть я мало что смыслю, как, верно, сказал бы Декарт,
—только я ведь все чувствую — это и есть мой Грин Кард
А.Щедринский, «Авалон»
Поэзия отражает мировосприятие творческих людей и при этом дарит новые эмоции читателям. Говорят, что хорошо жить в Питере, чтобы глубже понять философию жизни, а затем передать все осознанное глубокомыслием в стихах или картинах, написанных под звуки соприкосновения капель дождя с крышами строений эпохи романтизма. Но и в Одессе вдохновения не меньше — судя по количеству творческих личностей, хранящих верность нашему городу и при этом каждый день открывающих новые веяния в искусстве.
Александр Щедринский не считает Одессу городом, который способствует раскрытию творческого потенциала, но при этом говорит, что без моря не мог бы жить. И Саша смотрит на море и пишет стихи о любви, самопознании и поисках предназначения именно в Одессе, где молодой поэт родился, рос и живет сейчас.
Ты являешься победителем многих украинских поэтических конкурсов и одного международного: Саша, признание — это приятно? Какие эмоции ощущаешь?
Я не считаю это особым признанием. Это молниеносно: сейчас ты признан, потом о тебе все забыли. Тем более что стихов у меня очень много, темы меняются. Поэтому, получив признание за какие-то одни свои стихи, я их быстро перечеркиваю и пишу новые. Что было раньше — меня не интересует. Я отслеживаю свой путь так: если признания нет каждый день, то это для меня — не признание. То, что было два, три года назад — это было два и три года назад. Мне важно подтверждать его постоянно.
Как ты понял, что ты — поэт, и в каком возрасте это осознание пришло к тебе?
Я до сих пор сомневаюсь в этом. Это мой основной внутренний вопрос: поэт я или нет? Пытаюсь услышать интуицию.
И что слышишь в ответ?
Иногда мне кажется, что я действительно поэт. Иногда мне кажется, что я поэт и кто-то еще. Иногда мне кажется, что я совсем никакой не поэт.
Я считаю, что такой момент должен наступить: ты осознаешь — да, я поэт. У меня он пока не наступил. Надеюсь, что наступит. Но неизвестно, как жизнь повернется. Да, сейчас я много пишу, но может пройти время, и я могу перестать вовсе этим заниматься. Кто знает...
Одна моя знакомая говорит: «Я не поэтесса, я формулирую свое творчество как “пишу”». У меня тоже как-то так — я пишу.
Все началось еще в детстве. Могу процитировать свое первое стихотворение, которое я придумал, когда ходил еще в детский сад:
где зимой зимуют раки,
где зимой зимуют птицы,
где зимой зимуют звери,
неизвестно нам пока.
А если в какой-то момент своей жизни ты перестанешь писать… Не будешь ли жалеть о времени, потраченном на данный вид творчества?
Думаю, нет. Я легко закрываю события прошлого, если на их место приходит что-то более интересное. Я сейчас уже проще отношусь к своему творчеству. Раньше я писал стихи как Стаханов — по пять-семь в день. А сейчас я пишу только тогда, когда есть настоящий порыв. Это, наверное, связано с тем, что уже многое высказано. Я уже много тем поднял, и уже мало чего осталось. Поэтому я раньше так много и писал: хотел сказать обо всем.
Я много времени проводил в одиночестве, поэтому у меня была острая необходимость высказываться посредством стихотворений.
То есть существует предел для творчества и теперь необходимо найти источник вдохновения для нового этапа?
В какой-то степени — да.
Как найти эти новые темы?
Я не ищу. Я полагаюсь на обстоятельства, которые поставят меня в какие-то новые условия. Самостоятельно я редко что-то меняю в своей жизни. Внешние события больше влияют на меня. Если мне придется куда-то переезжать или я познакомлюсь с новыми людьми, — тогда это отразится на том, что я пишу.
А от тебя лично ничего не зависит?
В плане стихотворений — нет. Намеренно стараться повлиять на собственное творчество — это как насилие. У меня есть свой характер, склад личности. Можно, конечно, насильно выдавить из себя стихи в каком-то чужеродном стиле, но рано или поздно это приведет к неврозу. Это как с актерами — им необходимо некоторое время, чтобы прийти в себя после того как они вжились в чей-то образ. Это чревато психическими изменениями. Поэтому я всегда пишу о том, что мне близко. И моя стилистика меняется только тогда, когда меняюсь я сам.
Есть ли смысл автору заботиться о своем продвижении?
По моему личному мнению, это не имеет смысла. Обычно известность приходит сама собой. Главное — это писать и стараться публиковаться. А там, глядишь, тебя и заметят.
Это как лотерея?
Нет. Если ты гений из гениев, то тебя обязательно разглядят остальные и ты прославишься. Лучших всегда видно. А если ты пишешь плохо, то тебе все равно может улыбнуться удача, так сказать. Небольшая (смеется — прим. ред.). Главная задача поэта — это писать стихи. Какая-то публика рано или поздно появится: у кого-то это родители, у кого-то друзья, у кого-то город, а у кого-то целый мир.
Но есть же гении, которых оценили только после их смерти. Или ты имеешь в виду, что неважно, станешь ты популярным при жизни или нет?
Да, я об этом. Но в наше время уже все ускорилось. У нас очень быстро замечают особенных в творчестве. Раз, два, три — и ты уже с продюсерами. Вот, например, Полозкова очень раскрутилась.
Я знаю, что ты сам занимался изданием своих произведений. Расскажи об этом, пожалуйста, подробнее.
Я сам собрал и напечатал в типографии три своих сборника, раздал книги друзьям, некоторые денег дали (смеется — прим. ред.). Они сделали свой вклад в искусство, так сказать. Первый сборник я выпустил, когда мне было двадцать пять лет — в 2017 году (в него вошли стихотворения, которые я написал с 2015 по 2017 годы), и еще два — в 2018 году.
Начал издаваться, потому что появилось ощущение, что необходимо что-то делать со стихотворениями одного периода, чтобы начать новый этап.
Нужно еще эти сборники где-то презентовать. Возможно, это произойдет скоро — мои товарищи хотят организовать творческую тусовку в городе и приглашают меня присоединиться.
Я недавно прочла выражение американской писательницы Эллен Гилкрист, она сказала: «Первое, что должен сделать писатель, — это найти другой источник дохода». Ты согласен с таким изречением?
Наверное, она не очень хорошая писательница. Потому что, насколько я знаю, у хороших писателей и писательниц нет другого источника дохода. А поэту — да, желательно найти «настоящую работу». Прозу и всякие книги по личностному росту сейчас больше читают, чем поэзию. Все знают, что поэзия сейчас непопулярна. Поэтому поэту лучше иметь альтернативный источник дохода, которого у меня нет (смеется — прим. ред.). У меня и от стихов нет дохода… Так что голодный поэт — это не вопрос «должен или не должен» — так просто происходит.
в утре всегда начало,
и до конца так много,
и до зимы так мало
Как происходит процесс создания стихотворения? Я имею в виду область твоего чувствования и мироощущения в моменты, когда ты творишь.
Каждый мой день обычно похож на другой, у меня в жизни мало событий. У меня есть некоторые привычки: я просыпаюсь утром и иду пить кофе, и знаю, что в этот момент ко мне уже может что-то прийти. Хотя может и днем прийти, может и вечером. То есть я весь день чем-то занимаюсь, но попутно прислушиваюсь к себе: не появилась ли какая-то строчка или интонация? Обычно я пишу в телефоне или от руки. То есть я всегда готов слушать то, что приходит ко мне в голову.
Ты прислушиваешься только к себе или еще и к другим людям и окружающему миру в целом?
Чаще шевеления происходят внутри. Что-то, конечно, может вдохновить извне, но только после того, как я пропущу это через себя. Хотя бывает, что на меня оказывает влияние что-то внешнее, но внутри у меня от этого не остается следов. Но в настоящем меня мало что цепляет. В основном меня вдохновляют либо воспоминания, либо мечты о будущем.
Ставишь ли ты перед собой цель влиять на мировоззрение читателей?
Я хочу передавать исключительно то, что чувствую я лично. Влияние на кого-то я могу оказывать только в том случае, если эти стихи посвящены непосредственно этому человеку. У меня есть, конечно, стихи с политической окраской, но это малая доля моего творчества.
А как же зона ответственности: она есть у поэта?
Конечно. Но поэт должен быть честным, поэтому у каждого своя зона ответственности. Поскольку я считаю себя христианином и считаю, что христианство — это высшая духовная граница развития, не придуманная, а реально существующая, то для меня это крайняя ответственность — личная христианская мораль. Потому что, когда я начинал писать, у меня было много эзотерических мотивов, гностических, мистических, — я искал, что мне ближе. И в итоге все равно пришел к православному христианству. И через это я не переступлю. И мораль христианская совпадает с моей внутренней моралью.
Существует мнение, что если ты становишься писателем, то больше не можешь не писать. Это правда?
Да, это правда. Мне кажется, что причина данного явления в том, что писатели и поэты — это в большинстве случаев интроверты. Они любят побыть наедине с собой, результат — накопленная невысказанность. И ты высказываешь это через творчество. В данном случае — это необходимость. Если ты не будешь делать этого, то ты будешь ходить как недоенная корова (смеется — прим. ред.).
А если ты пошел и пообщался с кем-то а-ля экстраверт, то что, уже не так вкусно пишется?
Бывает даже тяжело: ты сидишь в компании людей, пытаешься общаться, а думаешь о стихотворении. То есть приходится время на общение специально выделять и пытаться испытывать расслабление от того, что сейчас ты не пишешь. Стихи — это ответственность перед самим собой. Если что-то приходит в голову — это нужно обязательно записать. Да, я могу отложить это на час-два, но все равно в итоге запишу. Как говорил кто-то из древних греков, я уже не помню кто — то ли Платон, то ли Аристотель— что поэзия это вид позитивного безумия.
Мне кажется, что наше внутреннее состояние напрямую зависит от личного жизненного опыта. Ты как-то фильтруешь ту информацию, которую ты получаешь извне, чтобы твоя поэзия оставалась такой, какой ее видишь ты?
Поэзия долгое время для меня была как психоанализ, благодаря которому я разбирался с тем, что нажил. То есть все, что было написано за последние пять лет — это не то, что происходило на протяжении этого периода, это анализ предыдущих пяти лет моей жизни. Я все анализировал и выливал это на бумагу. В какой-то степени эти пять лет для меня оказались потерянными. Совсем недавно я вроде уже поставил точку, закрыл гештальт, так сказать. И теперь я могу начать жить.
Да, конечно, все это приходит к нам извне. Раньше у меня было много впечатлений, но потом из-за этого произошел перегруз в моем мышлении, — и мне пришлось все это «разгребать». Сейчас я даже немного ограничиваю себя во впечатлениях, чтобы закрыть все психологические вопросы.
А в детстве ты кем мечтал стать?
Моя мама вспоминает, что я говорил: «Буду батюшкой или президентом». Видимо, мне нравилась власть (смеется — прим. ред.).
Чтобы писать стихи, нужно иметь дар или такой талант можно развивать в себе?
Мне кажется, что стихосложение не является даром. Это группа умений, вложенная в определенный тип характера. Математика, например, это тоже символьная система. Понимаешь? То есть нельзя сказать, когда человек родился, что он сразу поэт. Например, Лермонтов был и поэтом, и отлично музицировал, и был отличным математиком. Ему приходилось выбирать между этими тремя направлениями, и он выбрал поэзию.
Есть умения, и есть к ним какая-то предрасположенность. И есть люди, которых невозможно научить определенным направлениям, по моему мнению. Это как музыкальный слух. Ты либо чувствуешь, либо нет. То же самое и со стихами.
И при этом поэзия может быть совершенно разная. Есть авторы, которые пишут визуальную поэзию — читаешь и сразу образы видишь; есть поэзия ощущения — пробуждает внутренние чувства. Моя поэзия мутновато-интуитивная: в ней нет зрительных образов. И при этом мне кажется, что я мог бы изучать математику параллельно, а тот, кто мыслит образами, мог бы стать отличным художником. То есть это — типы мышления.
Есть люди, которым поэзия не подходит в любом случае, хотя у них и может быть к этому предрасположенность.
Наш город тебе помогает творить?
Иногда. К самой Одессе я пришел в творчестве недавно, потому что долгое время я жил в книжных образах. Я очень люблю море и воду вообще. И я не смог бы жить в месте, где нет водоема. Это моя стихия.
Саша, расскажи о своих авторах-кумирах: на кого стоит равняться?
Считаю, у хороших поэтов путь знакомства с другими авторами должен быть банален: не будет смысла, если ты сразу пойдешь в одиннадцатый класс, но и остаться в первом — это плохо. У меня был Пушкин, Лермонтов, затем — Есенин, Маяковский, опуская весь остальной Серебряный век, потом — Высоцкий, потом Рождественский и Асадов, и потом я перешел к Бродскому. И именно во время знакомства с последним я осознал, что поэзия — это не только то, что на поверхности, это, в том числе, и такие поэты Серебряного века, как Цветаева, Мальденштам, например; Пастернак и Ахматова — тоже, но они для меня скучноваты пока, у меня кровь еще бурлит. Из шестидесятников был не один Рождественский, были еще: Евтушенко, Вознесенский, Ахмадулина. Но на самом деле самая лучшая поэзия, которая была, по моему мнению, — это поэзия второй половины двадцатого века, которая в наше время, к сожалению, мало известна — был такой Леонид Аронзон во времена Бродского (только Бродский жил в Америке, а Аронзон в Советском Союзе), Леонид Губанов, Борис Рыжий — это двухтысячные годы. Эти поэты мне нравятся тем, что у них очень много экзистенции на фоне города. Мне вообще очень нравятся пейзажи 90-х годов, поэтому я иногда могу написать что-то про барыг и бомжей — я вижу в этом больше эстетики, чем в Оперном театре.
Мне долгое время нравился Бродский — его тяжело сравнить с кем-то, я считаю его авангардистом однозначно, но также нужно искать вокруг него что-то интересное: в поэзии незадолго до него и немного позже. Но если останавливаться на одном Бродском, то, как говорят многие, можно погубить себя как поэта. Потому что Бродский — один, и наследовать его — неблагодарное дело; ты всегда будешь вторым.
Лучше Бродского пройти и искать свой стиль. Да и вообще среди поэтов у меня нет кумиров. И, как говорится, — не сотвори себе кумира (смеется — прим. ред.).
вспышка света, игрушка, иллюзия, фокус, обман.
не смотри на врачей, не смотри на цветы и надгробья —
есть одно только небо и душ молодых океан
Какая тема в стихах является для тебя наиболее актуальной?
Раньше была любовная лирика. А теперь — философско-мистическая тема: люблю сплетать различные образы, наводить тень на плетень, то есть делать болотистую массу с рифмой и ритмом. Хотя в таких стихах я иногда ломаю ритм. Получается почти верлибр с вольным ритмом, но обязательно с рифмой.
А какой образ тебе более близок: поэта-затворника или поэта-хулигана?
Раньше — определенно хулигана, а сейчас определенно затворника. Это зависит от развития и этапов в жизни. Раньше я любил выпить и поорать под окнами соседей, спровоцировать драку, а потом я устал от всего этого, задумался о своей жизни и пять лет провел за этим обдумыванием и написанием стихов. Когда человек забирается на какую-то гору, он смотрит с нее на все вокруг и на людей внизу и понимает, что ему необходимо спуститься с чем-то, с новыми знаниями, например. А иначе что толку, что он взял эту гору? То есть мне захотелось из хулигана превратиться в мудреца (смеется — прим. ред.).
Давай завершим наше с тобой интервью стихами?
все пережив от чистилища и до рая
(а про ад молчу — это мой путеводный принцип),
я уж выработал такой антидот, родная,
на любовь и тебя — что беги со случайным принцем
за тридЕвять земель. разбивай с ним в лесу палатку,
наблюдай миражи в пустыне, скрывайся в тундре,
или пропалывай где под Полтавой грядки —
больше со мною уже ничего не будет.
если слеза упала — ее впитала
земля, не оставив следов, как песок Сахары
от капель дождя, а из слезного капитала —
только эти стихи, что читаю, ходя по барам.
там я встречу, конечно, свою прекрасную Лоли —
мы посмотрим друг другу в глаза, все пойдет сначала,
она выслушает миллионы моих историй
о тебе и не будет стыдиться, что так кричала
по ночам, а кровать пружинилась, словно мы в ней
зачинали антихриста или Мессию —
что, по сути, одно, — и за то, что потом мы мылись
в теплой ванне, где я был счастлив и обессилен.
да, родная, все будет сначала — ведь ты ж не дура,
чтоб подумать, что на тебе мир сошелся клином.
у меня все будет — машина и гарнитура
к крутому компьютеру. будут и дочка с сыном.
будет все то, что могло быть твоим когда-то, -
впрочем, так глупо мерить всё в этих "если".
а потому обведи вечнокрасным дату,
где мы с тобой со всех карт навсегда исчезли.
