Какой должна быть хорошая книга? Такая, какую вам захочется издать? Рассказывает основательница и совладелица «Издательства Старого Льва», автор ряда поэтических сборников и детских книг - Марьяна Савка
Марьяна САВКА: «Я каждый день отстаиваю свою внутреннюю свободу»
Марьяна Савка — основательница и совладелица одного из крупнейших и старейших действующих украинских издательств, «Видавництва Старого Лева», автор ряда поэтических сборников и детских книг, лидер музыкального трио «Мар’яничі».
Мы встретились с Марьяной на Международном литературном фестивале, проходившем в Одессе 22–26 сентября. Говорили о книгах, издательском бизнесе, писательском таланте и современной украинской литературе — а еще о том, как сберечь внутреннюю свободу и воплощать мечты в наше сложное время. Подробнее — в нашем материале.
Какой должна быть хорошая книга? Такая, какую вам захочется издать?
Хорошая книга любого жанра обладает литературным качеством, сразу очевидным и понятным. Невозможно объяснить, почему одно произведение написано талантливо, а другое — нет. Но это сразу чувствуется.
Наверное, это текст, написанный, во-первых, честно, а во-вторых, не вымученно, в полете.
Есть литература, приходящая сама по себе. Она может быть на тяжелые темы, но написана настолько хорошо, что, читая о трагедии, все равно наслаждаешься текстом, получаешь от него удовольствие. Литература должна приносить удовольствие. Тексты, в которых совпало удовлетворение интеллектуальных и эмоциональных потребностей, становятся событием.
Для прозы немаловажна история. Красивые тексты без истории не цепляют. Читатель проживает хорошо написанную историю, он погружается в нее, проходит путь вместе с героями, часто прогнозирует какие-то сюжетные коллизии — и очень важно, как автор проведет его этими путями, чтобы читатель не разочаровался.
А если в целом, каких книг и историй не хватает сейчас на украинском рынке?
Ну собственно, недостает именно книг с историями. Но не будем забывать, что украинская литература очень молода. Если сравнивать с русской литературой — у последней было больше шансов для быстрого развития и появления хорошей аудитории в стране, которая долго была империей. Ну а что касается французской или британской литературы — там вообще длинная история.
У литературы империй всегда были шансы состояться. А мы живем в Украине, не имевшей независимости до конца прошлого столетия. Да, тридцать лет независимости — это очень мало. Но, собственно, уже сейчас они приносят плоды. История нашей литературы насчитывает два столетия — но она пунктирная. А литература требует плотного последовательного процесса перетекания, наследственности письма.
Можно ли говорить о формировании в Украине литературных школ?
Говорить о современных школах я бы не рискнула. У нас очень много индивидуальных экспериментов, но если говорить о школе как направлении, схожести стиля, выработке канона — этого сейчас нет. Но это и не страшно. Сейчас такой период нашего развития, когда из всего разнообразия может проявиться что-то очень интересное и уверенное.
Пока не могу обозначить каких-то ярких авторов среди молодежи, они еще не заявили о себе. Мы все равно оглядываемся на поколение тридцати, сорока, пятидесяти лет и старше. Все равно ключевыми авторами у нас пока остаются Андрухович, Забужко, Шкляр, Матиос.
Есть писатели, вокруг которых формируется уже собственное сообщество адептов. Например, поговаривают, что вокруг Жадана много эпигонов, пытающихся писать, как Жадан. Но это, может быть, и неплохо, когда одна сильная личность оказывает столь сильное влияние, что люди невольно начинают писать похоже. Писателям нужна начитка — иное дело, что она должна быть из разных литератур, а не только из своей.
Расскажите немного о финансовом положении нынешних авторов. Реально ли зарабатывать литературой?
Мне кажется, сейчас у молодых авторов более выгодная стартовая позиция, чем была в мое время. Когда я начинала, было вообще непонятно, что происходит, чего мы хотим и зачем эта литература… Не было понимания, что именно литература — это то, что может быть стилем жизни. Не было веры, что можно быть профессиональным писателем и зарабатывать литературой. Не думаю, что сейчас она приносит значительный заработок, но такие авторы есть — и это уже победа.
Писатели всегда в тесной связке с издателем, их заработок напрямую зависит от продажи книг. А издатели зависят от читателей — покупателей этих книг. Это означает, что если ты выбрал издателя, который сделал небольшой тираж и не смог его продать, — ты в ловушке, поскольку твою книгу просто не знают.
Не хватает продвижения и площадок для обсуждения книг. У нас практически нет критиков: людей, пишущих о литературе, можно по пальцам одной руки пересчитать. Лучше аудитория у книжных блогеров.
Есть ли сейчас предпосылки, что лет через 5–10 у нас будет больше литературных звезд? Можно ли создать такие условия, и нужно ли это вообще?
Все зависит от таланта людей — будут они или нет, родятся ли, дозреют, будут ли мотивированы. Этому можно содействовать. Писателям, уже проявившим свой потенциал, очень помогли бы литературные резиденции: просто место, где можно недели две творить и ни за что не платить. Я думаю, что многие книги именно так и написаны, ведь большинство писателей все равно еще где-то работает.
Считаю, что настоящего успеха достигают самоотверженные, смелые и даже немного отчаянные, которые многое ставят на карту. Мы все-таки люди достаточно сытого общества, любим комфорт. Создать его для самого себя займет приличное время, если не повезет и кто-то его тебе не создаст. Но при этом теряется внутренняя свобода.
Не зря говорят, что писатель должен быть немного голодным, — конечно, не буквально. Великие писатели очень часто чем-то жертвуют. А в гонке за статусом и благами многие губят себя, теряют талант. Этот дар вообще очень привередлив.
А можно его как-то развить?
Да, конечно: работать. Тяжело работать.
Я никогда не занималась большим прозаическим текстом, поэтому не могу говорить о том, какого это требует от писателя внутреннего резерва и времени. Стихи не требуют значительных усилий и времени, разве что в случае поэтических переводов. Но им нужен большой внутренний ресурс. Это топливо, и оно должно откуда-то появляться. Если ты эмоционально уравновешен, полностью доволен жизнью, сыт и лежишь на диване — муза почему-то не приходит вовсе.
Поэзия приходит по тонким струнам и клавишам, она сама выбирает место и время. Не верю, что поэзию можно конструировать.
Да, можно сконструировать что угодно, но это настолько иной способ создания… Когда стихи приходят, ты пропускаешь их через себя и часто даже не понимаешь, что это они тебя ведут. А можно сконструировать, и тогда получится просто набор красивых фраз.
В более сытом обществе у писателя больше возможностей развиваться интеллектуально. Но зона комфорта становится вызовом для получения важного эмоционального опыта и умения его проживать. Писатель без сильного эмоционального опыта, не знающий, что такое смерть, отчаяние, утрата; не знающий, что такое любовь, от которой сносит голову, — как сможет все это изложить на бумаге?
Нужно иметь опыт, позволяющий достоверно описать то, о чем пишешь, и знание предмета. Поэтому настоящие писатели часто, как и великие актеры, перевоплощаются. Чтобы написать, например, историческое произведение, нужно не просто углубиться в архивы — нужно фактически стать человеком того времени или той ситуации. Иначе читатель имеет полное право сказать: «Не верю».
Какое влияние оказала пандемия на книжный мир и на вас лично?
Мы живем в новой реальности и должны привыкать к ней; нужно вырабатывать психологическую броню, чтобы оградить свой мозг от неверия и депрессии. Я сейчас с ужасом думаю о новой волне. Если снова все закроют, будет очень сложно. Но мы должны приспосабливаться.
Людям очень важно общение, а онлайн-общение — это все-таки эрзац. Во время пандемии мы перевели всю свою жизнь в онлайн — и счастье, что были эти бумажные книги, которые можно было заказать онлайн и получить с курьером. С ними можно жить и чувствовать их присутствие, касаться бумаги, положить книгу рядом с кроватью.
Когда исчезли все литературные события и фестивали, мы сразу оказались в вакууме и поняли, что даже если мы интроверты (а писатели, как правило, интроверты), нам все равно важны хотя бы кратковременные объятия людей, которые нас понимают, живая эмоциональная реакция аудитории, мы должны видеть глаза людей.
Меня многое пугает. Пугает, что пандемия приблизила нас к реальности, о которой мы читаем в фантастической литературе: когда каждый на карандаше, все под тотальным контролем. Мы всегда выступаем против тоталитаризма, утверждаем, что это неимоверное зло. Но тотальный контроль ведь и есть признак тоталитаризма.
Ты больше не можешь потеряться в этом мире: в некоторых странах человека можно найти за пару минут, где бы он ни был. Эту реальность нужно просто принять, чтобы не сойти с ума. Очень важно отстаивать свою внутреннюю свободу. Писатель — это именно тот человек, у которого чувство внутренней свободы очень развито.
Вам удается сохранять эту свободу сейчас?
Я сражаюсь за нее каждый день. Конечно, это непросто. Я пытаюсь защищать свою внутреннюю свободу, не вступая ни в какие конфликты, не растрачивая свой ресурс на пустые споры.
Моя внутренняя свобода нужна мне для творчества — ведь у меня еще есть музыка, живопись, и я хочу писать. Я не смогу этим заниматься, будучи человеком системы, звеном какой-то цепи. Хотя сама и создаю большую цепь, которой является издательство.
В этом аспекте кроются некоторые противоречия: с одной стороны, я совладелица, основательница крупнейшего издательства в Украине, двадцать лет на руководящей должности. С другой — я свободный художник, и это моя сущность. На самом деле это очень сложно объединять, но я должна балансировать, иначе не будет ни того, ни другого — а от меня многое зависит.
А как вам удается находить время на все?
Я просто никогда об этом не думаю. Если бы я начинала думать, есть ли у меня время, то решила бы, что его нет.
У меня какие-то причудливые внутренние часы. Несмотря на то, что у меня бизнес, неплохой двадцатилетний опыт в издательской сфере и довольно конструктивный мозг — я все равно человек эдакого джазового ритма.
Случается, я пробую делать все одновременно. Иногда удается, иногда — нет. Лучшие вещи получаются, когда я и не надеюсь, что будет на них минута. Например, свои лучшие песни я придумываю и записываю на диктофон ночью, когда засыпает мой сын.
Какую мечту вы планируете осуществить следующей?
Сейчас я учусь танцевать танго. Хочу делать это круто!
Я вышла на сцену после довольно глубокого эмоционального кризиса. Они случаются, когда перестаешь радоваться. Делегировав в издательстве множество полномочий, я перестала заниматься живыми процессами, которые приносили радость и дарили внутреннюю энергетику.
Будучи начинающим издателем, в 2000-х, я могла перед Форумом издателей ночь не спать, делать декорации для стенда. Как ни странно, это приносило мне много энергии, потому что создавалось своими руками. Практически всем издательским процессом занималась самостоятельно. А когда у тебя ответственные редакторы сделали книгу, дизайнер оформил выставку, работники повесили декорации, одни сотрудники научили других сотрудников продавать и консультировать — ты приходишь и думаешь: «А кто я здесь?» Да, понятно, собственница компании — но что я тут сделала сама? (Смеется.)
Что в вашем деле вас больше всего радует?
Именно в издательском деле больше всего меня радует работа с высококвалифицированной командой с очень высоким уровнем самоорганизации. Кроме команды есть еще огромное количество сотрудников-аутсорсеров, которые за нас держатся. Благодаря издательству люди получают возможность зарабатывать и жить, и чем больше таких людей, тем мне радостнее. Каждый бизнесмен должен понимать, что он, прежде всего, работодатель.
Еще меня радует, что на наших книгах вырастает огромное поколение новых людей. Мы начинали с детской литературы, издали ее довольно много — и уже выросли те дети, которые читали наши первые книги.
Кроме издательства у меня еще своя музыкальная группа, трио «Мар’яничі», где кроме меня еще два человека — пианист, аранжировщик Юрий Романив, гитарист Сергей Гурин, и это тоже как маленькая семья. У меня большая «львиная» семья и маленькая музыкальная (улыбается. — Прим. ред.). Это крутое пространство моих эмоций. У нас довольно нишевый формат: по сути это кабаре, объединившее музыку, стихи и тексты. Бывает очень лирично. А иногда добавляем элементы стендапа — люблю, когда смешно.
Выйдя на сцену после эмоционального кризиса, поняла, что должна быть здесь, где чувствую себя наиболее органично. Каждый человек должен найти для себя такую территорию органики, поскольку эта территория и есть источник силы.
Почему именно детская литература?
Я начала писать для детей, потому что на тот момент не знала ни одного современного детского писателя, чью поэзия я бы знала, и она бы мне нравилась.
А мне очень хотелось издать хорошую детскую книжку. Тогда я написала книгу «Чи є в бабуїна бабуся». У меня тогда еще не было сына. Меня часто спрашивали: «Ты написала это для своего ребенка?» Да, для своего внутреннего ребенка!
Как можно приучить ребенка читать?
Личным примером. Но родители должны понимать, что все мы рождаемся разными. Иногда, что бы вы ни делали, ребенок может просто не любить читать. Не стоит биться головой о стену: не любит — ну и не любит. Ему может нравиться что-то другое, он может увлечься чем-то иным.
Ну а если говорить в общем, чтобы ребенок тянулся к книге — нужно, чтобы книга была в доме на уровне его глаз. И чтобы ребенок видел, как родители читают, что там есть что-то интересное, что заставило их погрузиться в книгу, а не в гаджет. А дети в большинстве случаев видят, что родители в своих гаджетах, — и уходят туда же.
У меня в семье та же проблема — наш сын видит, как мы с его отцом поглощены гаджетами. Но он также видит, что мы читаем и бумажные книги. Он вообще вырос в издательстве, с пяти месяцев уже находился среди книг и офисных сотрудников.
В нашем офисе есть детский сад, прежде всего для детей сотрудников, и малыши попадают в него через книжный магазин — мы всегда знаем, когда они выходят на прогулку, они очень шумят. Но это приятный момент, ведь офис наполнен детскими голосами. Я всегда новых сотрудников предупреждаю, чтобы привыкали: это дом Старого Льва, а в доме должны быть дети.
Последний вопрос: если бы можно было вернуться в прошлое и пообщаться с собой, к примеру, 25-летней — что бы вы себе посоветовали?
Не бояться. Идти в литературу «по-взрослому». Может, начать писать прозу, а не только стихи. Поверить, что в этом есть смысл.
Сейчас я думаю, что, возможно, когда-то наступила себе на горло как писателю, когда выбрала путь издателя. Нужно было обладать какой-то особой крепкой уверенностью в том, что удержусь на плаву, если буду только писательницей: все оставить и творить. Но не хватило духа. Сейчас у меня вагон смелости, но уже иные жизненные позиции. И, конечно, упущено много времени.
Иногда мне кажется, что я могла бы двигаться быстрее, на других оборотах. А иногда — что все было так, как должно было быть, в том темпоритме, что был тогда. У всех моих страхов всегда одна причина: я боюсь кому-то навредить. Всегда стремилась, чтобы было лучше и спокойнее людям, которые рядом.
И только в последнее время начала думать о себе. Человек должен повзрослеть настолько, чтобы понять: для себя он самый главный.
