Узнаваемость города на карте мира, обозначение Одессы как средоточия прекрасного и вечного — обо всем этом рассказывает талантливый скульптор Михаил Рева.
Михаил РЕВА: «Мои работы — это телеграммы в вечность»
Когда я пришла к Михаилу Реве в мастерскую, то застала мэтра за работой: он сидел на стуле, твердо упершись ногами в пол, а часть будущей скульптуры, которую он старательно укутывал в гипс, стояла на крутящемся столике. Она стояла смирно, покорно, словно боялась разочаровать скульптора, в чьих руках ей повезло оказаться. И я тоже затаила дыхание, чтобы ничем не помешать очень интимному моменту, который наступил в студии: Михаил Рева, его творение, музыка, которая звучала, — казалось, что я была четвертой лишней в этом симбиозе.
«Работа скульптора — древнейшая профессия, — вдруг произнес Михаил Рева. — Первую скульптуру создал Господь. С тех пор образы меняются, но какие-то артефакты остаются, их просто видоизменяют». После этих слов я поняла, что пришла к известному скульптору не только чтобы взять у него интервью и больше рассказать о нем и его работах одесситам, но и чтобы напитаться в его творческой обители духовной философией и научиться по-другому смотреть на вещи, которые нас окружают.
Алена, ну что, поехали?
Поехали!
Чего хочет душа?
Михаил, я хочу начать со скульптуры «Дом Солнца», потому что это мое любимое место на Ланжероне. Когда я смотрю на пересечение моря с землей через эту дверь, то испытываю свои, особенные чувства. Но я хочу узнать, какой смысл вы как автор вкладывали в это произведение.
Я всегда хотел делать скульптуры, чтобы они становились частью среды и пространства. Это очень важно. Это спектакль, который связан с природой, человеком, жизнью и отношениями между ними. Когда я придумываю такие работы, то, как режиссер, должен предвидеть, какую реакцию и какие чувства они вызовут у людей. Я искал это место: там есть часть битвы двери со стихией. Море — очень мощная субстанция. Поэтому это был вызов для меня не только как для скульптора, но и как для человека, который должен был придумать, как закрепить дверь, как она будет все выдерживать. Мало кто замечает: верхняя часть двери будто повисла в воздухе, и вообще непонятно, как она там держится. На ней висят тонны сосулек, туда бьет очень сильная энергия волны.
«Дом Солнца» — незавершенная композиция. Это — часть моего сценария. В ней не хватает третьего элемента: это может быть солнце, может быть волна, или чайка, или человек, ребенок… И когда сей элемент появляется, то момент становится идеальным, завершенным.
У меня «мурашки» побежали по коже...
Здесь — не вопрос концепции, а вопрос очень многих вещей. Потому что скульптура состоит из таких тканей: пространство, взаимодействие берега и моря, здесь также есть история самой двери. Я мог бы вылепить любую дверь, но я специально использовал артефакт, который прожил жизнь. Эта дверь украшала парадный вход, она встречала и провожала людей много лет.
Когда мне приходит идея в голову — это как вызов, потому что я делаю очень много проектов одновременно, и чтобы создалось что-то новое, меня должны как бы заставить, спровоцировать. Это произошло, и я начал думать, что бы я сделал на той кромке, которая меня волновала с детства — соединение берега, моря и горизонта. Я всегда думал, кто там за горизонтом. Мой папа приходил из моря, я хотел уйти в море. Когда мы еще понимаем, что море — сосуд, он включает в себя энергию всей воды земного шара, то понимаем, какая это невероятная энергия.
Поэтому для меня это было важным: дверь между землей и морем, между небом и землей, между светом и тьмой. У меня было много вариантов. Можно было, например, сделать немного оторванный прямоугольный толстый лист металла, который как будто насквозь пронизан лучами солнца.
А двери — это образ неизведанного. Это образ преодоления и открытия, понимаешь?
Но мне очень повезло найти эту дверь на улице, ее уже собирались выбрасывать. Вторая половина у меня здесь стоит, в мастерской. Это была дверь, которая умерла, а я ее воскресил. Образ вызывает много вопросов и может дать ответы, что очень важно для скульптуры, потому как пластика — не сиюминутна.
Это телеграмма в вечность. Мы не знаем, какая у нее будет дальше судьба, насколько длинная у нее будет жизнь, но сам материал, из которого она сделана, рассчитан на тысячи лет. Вот в этом есть великая миссия и художника, и скульптора — вызвать и через пятьсот лет у людей различные эмоции: отторжение, ненависть, любовь, удивление. Поэтому в скульптуре должен быть залит свинец философии, и тогда она начинает жить. Скульптура не должна быть с одним рассказом. Она не меняет свой образ, но меняет настроение и отношение к ней.
То есть в принятом вами решении, что это будет именно дверь, присутствовала судьбоносность, правильно?
Учитывая мой опыт, уже тридцать лет в искусстве, я знаю, что когда у тебя есть правильная идея, то тебе начинают помогать. Ты вдруг случайно находишь дверь (смеется — прим. ред.).
Вы покажете мне вторую половину воскрешенной двери?
Конечно.
(Мы переходим на первый этаж мастерской Михаила, где под лестницей притаилась вторая часть знаменитой скульптуры «Дом Солнца». — прим. ред.)
А где вы ее нашли?
Я нашел ее на Ришельевской, 21.
Она была еще встроена в здание на тот момент?
Нет, когда я ее нашел, она лежала, и на ней была табличка: «Руками не трогать. Принадлежит горисполкому» (смеется — прим. ред.).
Михаил с трепетом проводит рукой по очищенной от краски поверхности двери.
Вот ее скелет, посмотри. Она сейчас без кожи, но с кожей настоящей. Я ее отпескоструил, и она приобрела такой вид. Здесь даже дырки были. Ну как они могли ее спасти?
Чтобы делать скульптуры, нужно уметь хорошо рисовать?
Да. Это особый рисунок. Как скан. Я смотрю на нос человека, а вижу — затылок. Нас учили так в институте: повели рисовать, дали карандаши 4Т (вообще ничего не видно), и постепенно давали карандаши мягче и мягче, потому что нам приходилось рисовать окружностями. Потому что форму ты должен видеть насквозь, это трехмерный вид искусства. В голове нужно уже сразу понимать, как весь конструктор собирается, потому что в пространстве работает все: воздух, силуэт, тени; и изначально ты не видишь деталей.
А сейчас вы делаете рисунки или сразу можете приступить к работе?
Я все вижу в душе. Если у художника есть жажда, то его ничто не остановит. Но жизнь устроена так, что, не пройдя испытания, ты до своей чаши Грааля не дойдешь. Искусство — это испытание, это ответственность, это вызов. У тебя есть единственный инструмент — твоя душа.
Я хочу создать образную узнаваемость нашего города. Нас не могут знать только по Дюку и Потемкинской лестнице.
Это очень хороший инструмент.
Но он самый незащищенный, понимаешь? Он самый уязвимый, поэтому чтобы иметь право говорить о том, о чем ты должен сказать, надо иметь внутреннюю силу. Не так все просто. Это очень романтично, это дыхание дал нам Господь, потому что Он и есть красота и любовь. И нужно следить, чтобы твоя душа, твой родник всегда был чистым. Потому что если он не чист, то он уже отравлен. Важно иметь в этом мире то, на что ты можешь опереться, во что ты можешь поверить по-настоящему. Если ты начнешь пить из родника искусства, то найдешь опору, понимание вечности, глубину, искренность.
«Пить из родника искусства» — красиво сказано. А если вам не хочется работать, то вы этого не делаете?
Никогда. Успех — это право на выбор.
Мы видим ваши скульптуры на улицах по всей Одессе. Планируете ли вы выставлять свои работы в галереях или в музеях нашего города?
Пока для этого нет нужного помещения. Поэтому я оставляю их на улицах, в городском пространстве — это необходимо Одессе для развития ее туристической логистики. Я хочу создать образную узнаваемость нашего города. Нас не могут знать только по Дюку и Потемкинской лестнице. Нам нужно создавать новые акценты, которые дают возможность входить в современный мир.
Михаил, расскажите, пожалуйста, о фонде «RevaFoundation»: что это за проект и какие возможности для молодых и творческих людей он предоставляет?
У меня есть мечта — создать культурный центр в Одессе, такую среду, какие есть уже по всему миру: посмотри, какие очереди стоят в Метрополитен-музей в Нью-Йорке, например, в Лувр в Париже, в галерею Уффици во Флоренции. И люди нуждаются в таких местах, потому что там искусство проникает внутрь.
Пока у меня не хватает времени, чтобы серьезно заняться этим проектом. Да, я помогаю детям, молодым талантам, но это все пока не так масштабно. Чтобы все функционировало правильно, нужно создавать команду, находить место, общаться со всем миром, привлекать моих друзей, которые уехали из Одессы сорок лет назад и являются сейчас успешными предпринимателями и филантропами. Нужно место. Также я хочу создать и школу. Чтобы все было живое, чтобы к нам приезжали настоящие реализованные художники, которые знают весь этот путь.
Я сейчас — член жюри международного конкурса на создание музея в Бабьем Яру, председателем которого является Даниэль Либескинд, архитектор с мировым именем. У нас там очень сильная команда экспертов. Это первый объект в Украине, который будет создан совместно с мировыми архитекторами, и такие проекты дают нам возможность вернуться к цивилизации. Для меня очень важно, чтобы молодые таланты оставались в Одессе, в Украине. И я хочу, чтобы мой фонд способствовал этому.
Во многих своих интервью вы говорите о том, что делаете свои скульптуры для Одессы за личные средства. Извините за нескромный вопрос, но где, в таком случае, Михаил Рева берет эти средства?
У меня есть частные заказы, и я делаю проекты для разных точек земного шара, потому что владею языком, который все понимают. Такие заказы не являются частью моей публичной жизни, что дает мне возможность делать подарки городу, не привлекая бюджетных средств.
Мне в следующем году будет шестьдесят лет, то есть активно я смогу еще поработать лет пятнадцать, потому что это очень тяжелый труд. И я понимаю, что именно сейчас обладаю тем потенциалом и знаниями ремесла, когда осознаю, что делаю. Я это чувствую и хочу этим поделиться с тем местом, которое меня воспитало. Поэтому я пытаюсь отдать дань тем людям, которые уже ушли, которые знали вкус этого города. Мне хотелось бы завершить Греческий парк. В нем не останется один фонтан, в нем будет целый сад скульптур. Моя мечта — подарить его городу. Я надеюсь, что мне будут помогать реализовать этот проект мои друзья-одесситы из разных стран.
Фонтан «Начало начал» в Греческом парке — неизъяснимой красоты. А что еще вы задумали там сделать?
Фонтаном «Начало начал», например, я хотел сказать: «Задумайтесь, в вас вдохнули когда-то душу». Греческий парк — пока только холст, который я хочу заполнить, чтобы подарить одесситам в следующем году готовое пространство со словами: «Все, что мог...». Мне хочется создать образы, которые смогут потом стать и сувенирами для туристов — пусть эти средства пойдут на содержание парка.
Для города очень сложно выделить из бюджета деньги, поэтому мне хочется придумать, как это будет функционировать. Было бы замечательно, чтобы люди, которые зарабатывают, поддерживали культуру. Сейчас Флоренция — самый богатый город в мире. А началось все с великого Лоренцо Медичи, который привлек поэтов, художников и музыкантов, чтобы создать то, чем мы сейчас там восторгаемся. Город живет только за счет туризма, и ему не нужны нефтяные скважины, газовые шельфы и т.д.
Создание культурного пространства повлияет на сроки пребывания туриста в нашем городе. Можно приехать в Одессу на два дня, а можно пробыть неделю. Нужно создавать запоминающиеся объекты.
Сейчас точки притяжения — только фонтан и благоустройство парка, но это все еще не закончено. Также там будут другие скульптуры, завершит композицию сад искушений с золотыми яблоками. В парке нужно посадить еще много растений, они должны быть разными, очень эмоциональными. И это моя мечта: закончить в следующем году все задуманное.
Можно будет потом сделать туристическую карту, точками опоры которой будут ваши скульптуры?
Думаю, что это возможно. Моя первая публичная скульптура — возле Воронцовского дворца (фонтан, о котором экскурсоводы рассказывают, что Пушкин возле него признавался в любви). Она была установлена в 1994 году на 200-летие Одессы. Ее образ был задуман как арт-проект. У меня была мастерская недалеко, и я ходил мимо этой клумбы с вырванными розами и мусором. Потом меня пригласили в гости приятели, и я увидел там колодец из каррарского мрамора, исписанный со всех сторон, за которым играли в домино. И мне так стало его жалко, что я решил его спасти. Ко мне обратились, попросили сделать фонтанчик, скульптуру, которая должна была стоять на 13 станции Фонтана. А я предложил установить ее возле Воронцовского дворца. В Одессе изначально не было источника воды, и люди собирали в цистерны дождевую воду, а потом украшали их вот таким мрамором, например, превращая в красивые колодцы. Я помню, мы стояли на открытии, ко мне подходит женщина пожилого возраста и говорит: «Наконец-то, восстановили то, что было» (смеется - прим. ред.). И я сначала обиделся, юный был. А потом понял, что это — самый большой комплимент. А потом еще какие-то предприимчивые ребята продавали из этого фонтана воду в стаканчиках как очищенную. И фонтан обрастал новыми историями, придавая этой скульптуре одесский колорит.
Я хочу еще поговорить о скульптуре «Больше книг — меньше страха» возле Одесской национальной научной библиотеки. Как появилась идея?
Есть озарения, понимаешь? Я изначально знал, что дверь людям понравится. А стул на Дерибасовской, например, который установили в 1999 году, изменил менталитет. Это провокация, и я делал это специально. Мне всегда хотелось делать какие-то необычные, острые вещи.
«Больше книг — меньше страха» — история о человеке и любопытстве, о запахе знаний. Я специально сделал человека в этой скульптуре таким неуклюжим, с пальцами, на которых кожа как маленькие буквы, он принюхивается своим огромным носом и держит Монблан из книг. И хотя книги не у всех в почете, можно просто в гугл зайти, но тайна всегда остается. Вдруг когда-нибудь не будет электричества, и люди опять потянутся за маленьким томиком?
Мне кажется, скульптура нашла свое место. Основу библиотеки заложили одесситы, которые приносили туда книги. Образ «Книголюба» пришел ко мне в Сорбонне, в Париже: там нереальная энергетика, которая подтолкнула меня к созданию данной работы. Я нарисовал эскиз прямо в самолете, пока летел в Одессу.
Бывают идеи, которые ждут своей реализации годами, а может, и десятилетиями, потому что все должно совпасть: место, время, энергия денег и т.д. А тут мне просто повезло — Володя Усов с компанией GUTENBERGZ выступили спонсорами данного проекта. Я приехал и, чтобы не забыть, вылепил сначала маленькую скульптурку, а потом уже мы создали то, что вы видите возле библиотеки. Прошло всего полтора года.
Что является для вас самым важным в ваших скульптурах?
Они все мои родные дети, но все они разные. Создавая Ангела на Пушкинской, который установлен на здании Центра реабилитации детей-инвалидов, я хотел наполнить его любовью, добром и надеждой.
Я стараюсь наполнять свои работы многочисленными смыслами, как пазл, который нельзя разгадать. Тогда для них не будет существовать времени, о них не будут говорить — «модные» или «немодные»
Да, энергия, которой наполнено это место, говорит о многом. А внутри вас все также постоянно парит, как этот Ангел на Пушкинской?
Да! Невозможно объяснить все, что происходит у меня в душе, сколько у меня вопросов, сомнений возникает при создании чего-то нового. Но есть у меня одно преимущество — в силу накопленного опыта, знаний, я уже делаю многое интуитивно. И могу предвидеть, что будет создано, доверяя не спецэффектам, а своим чувствам.
Бывают, конечно, периоды, когда я пребываю в поисках идей, но и для этого также нужно быть в гармонии. Это не означает полное спокойствие, энергия в этот момент может бурлить в тебе, издавать различные ноты, не только радости, но и печали, и грусти. И нужно уметь слышать себя и перенаправлять поток в искусство. Поэтому каждая работа, как говорил Бабель, — диктатура вкуса. Я как художник очень дотошный и скрупулезный, - триста раз себя съем, пока добьюсь того, чего я хочу.
Кстати, про Исаака Бабеля. Вы делали архитектуру для памятника писателю в Одессе. А почему не делали саму скульптуру?
Это не моя тема. И когда в Одессе появляются скульпторы мирового уровня, такие как Георгий Франгулян, — значит, нам очень повезло.
Мне пришлось развернуть скульптуру, создать площадь вне площади. Там был дом, его разбомбили, этот угол не был решен. Наверняка во времена Бабеля там была совершенно другая архитектура (напротив — его дом), но все уничтожили, на месте одного дома появилась школа, на месте другого — сквер. Поэтому я взял и все развернул, сделал такое пространственное решение, которое дало возможность этой скульптуре совсем по-другому прозвучать. Если бы она просто стояла в сквере, то она не имела бы такой динамики и развития движения. Очень важно работать с пространством, масштабом — это другая высшая математика, которая тоже делается иногда интуитивно.
А что, если я попрошу, чтобы вы научили меня что-нибудь лепить?
Это невозможно. Я тебе расскажу историю, чтобы ты поняла. Когда я поступал в институт в Питере, нас было триста человек, а допускали к экзаменам — девяносто, а брали на курс — семь. Нас было семеро человек, которые взяли Эверест, так сказать. И мы все хотели, чтобы нам сразу показали, как лепить. Прям сразу. А моя преподаватель Людмила Павловна Калугина, женщина с потрясающим вкусом, сказала: «А ты вот почувствуй: вот тут листик полетел, а вот тут дыхание ветра, а тут еще что-то». Чтобы лепить или что-либо создавать для искусства, надо наполнять внутреннюю мембрану. Она у тебя есть, душевная, чувственная, она питается красотой, твоим любопытством, вниманием (нужно уметь видеть мгновения). Заметить, как кошка сидит и зевает, например. Люди проходят, им все равно. А ты это видишь, и тем самым наполняешь свою мембрану, которая дает тебе обратно то, что ты подаришь людям через творчество. Я возвращаю это через скульптуру, пластику. Дам тебе очень простой рецепт: берешь кусочек пластилина или глины и делаешь то, что ты хочешь.
Я поняла. Но без вас, да?
А я буду делать по-своему. В общем, я очень серьезно отношусь к глине (смеется - прим. ред.).
