Это повод для гордости: попасть в номинацию, на которую претендовали 300 европейских музеев
Виктория Лысенко, Victoria Museum: «Из музея посетитель должен уходить с повышенным индексом счастья»
Виктория Лысенко, основательница и куратор Victoria Museum — киевского частного музея костюма и стиля, рассказала Folga’ о номинации на «Оскар» в мире музеев, о том, как прокачать культурную мышцу и о лечении старинных платьев.
Из СМИ — вы первые, кто узнал о достижении Victoria Museum. Лично для меня это не просто радость — это огромный повод для гордости.
Попасть в шорт-лист, на место в котором претендовало более 300 европейских музеев, открывших свои двери не более четырех лет назад… Это невероятно престижно!
При этом признаюсь: номинация стала для меня сюрпризом.
А началось все с того, что мы подали заявку на участие, в ответ нам прислали специальную анкету с большим количеством вопросов. И лишь после ее заполнения известили, что приедет ревизор из EMYA. Она провела в Victoria Museum целый день. Спрашивала, что называется, от и до: из какого материала сделаны витрины, как выставлен свет, какие обучающие программы у нас есть, какой месседж мы несем посетителям, как мы храним экспонаты, есть ли у нас фонды, как устроена бизнес-модель музея. Целые массивы вопросов! Но что ее особенно поразило, так это то, что у нас в музее работает всего три человека!
При этом я до последнего была уверена, что этот визит ни во что в итоге не выльется. Посудите сами: до сохранения ли дореволюционной истории моды, когда в мире царит COVID и вообще масса неразрешенных проблем? Тем удивительнее и приятнее было получить письмо от организаторов с новостью о номинации. И для меня уже один этот факт — победа. Ведь, по сути, — это официальное признание того, что украинский музей может конкурировать с европейскими. А это уже дорого стоит. За всю историю премии EMYA (в 1977 году ее основал эксперт музейного дела Кеннет Ханна. — Прим. ред.) Украина лишь дважды принимала в ней участие.
Их объявят в начале мая на ежегодной конференции EMYA, которая в этом году пройдет в Эстонии, в городе Тарту. Премия ежегодно выбирает место, входящее во всемирную сеть творческих городов ЮНЕСКО. Победитель получит приз в 100 000 фунтов. Можем ли мы их выиграть? Маловероятно. Надо просто понимать, какие мастодонты там участвуют. К примеру, в 2015 году — Рейксмузеум в Амстердаме, входящий в двадцатку самых посещаемых художественных музеев мира. Чувствуете уровень, да? Номинантов этого года мы пока не знаем.
Обычно на подобную конференцию, которая длится три дня, приезжает около 300 руководителей ведущих европейских музеев мира. И у нас будет уникальная возможность выступить перед ними и представить Victoria Museum. Я когда об этом думаю, у меня дух захватывает!
В общем, о главном призе я и не мечтаю, но втайне рассчитываю на приз зрительских симпатий. Хочется верить, что для этого у нас есть все шансы. Голосовать за своего фаворита присутствующие смогут прямо из зала во время презентации.
Мы, в свою очередь, сделаем все возможное, чтобы вызвать симпатию к нашему музею. И если получится, то это уже будет просто вау!
Мне сложно вам на это ответить... Если бы я точно знала, то в дальнейшем развивала б именно это направление. Но как мне кажется, многое дала выставка, которая у нас на тот момент проводилась, — «Леся Украинка — лицарівна Belle Epoque», посвященная 150-летию со дня рождения поэтессы. Понимаете, любой музей — это, прежде всего, социальный институт. И он должен быть в унисоне с запросами, которые формирует общество. А вопрос национального возрождения сейчас особенно актуален.
Вместе с историком моды Мирославом Мельником мы пересмотрели тогда более 300 фотографий Леси и выбрали карточки, где она запечатлена в костюмах, похожих на те, что есть у меня в музее. В итоге в экспозиции было представлено более 20 аутентичных экспонатов эпохи, в которой жила и работала поэтесса. От изысканных платьев — до шелковых зонтиков и хрустального набора для письма. Был даже мундир действительного статского советника — такой носил Петр Косач, отец Леси Украинки. И вы знаете, для многих посетителей выставки стало откровением, что поэтесса была большой поклонницей европейской моды, любила отдыхать на известных европейских курортах. К примеру, в Сен-Тропе.
Думаю, нам удалось сдуть с ее образа налет бронзовости и показать, что она была красивой, сильной и стильной женщиной.
И было очень обидно, что мы только успели открыться с выставкой, как нам тут же пришлось закрыться. Ввели локдаун.
Нам было очень тяжело. Вы даже не представляете, какое отчаяние меня тогда охватило. Ведь у Victoria Museum нет денежных доноров и прочих спонсоров. И принцип «солдат спит, а служба идет» — это не про нас. Было ощущение, что тебе просто взяли и перекрыли кислород. Я ведь не музей Виктории и Альберта, который мог себе позволить снимать онлайн-экскурсии, приглашать лекторов... Нет, мы, конечно, тоже пробовали, но у нас небольшой охват, и делать лекции всего для 30–40 человек, которые зашли тебя послушать, психологически тяжело.
И тогда я приняла следующее решение: я сгруппируюсь, ужмусь, но музей не закрою. В свое время в музейное дело я пришла из бизнеса, и точно знаю, что ни один проект не может умереть от недоедания, но сотни могут умереть от переедания. И потому пусть я похудею, побуду в аскезе, но мое дело выстоит. В итоге помогло то, что в декабре музей получил грант в размере 400 000 грн от Украинского культурного фонда. Это было так ценно и своевременно! Это вливание придало нам сил и энергии двигаться дальше.
При этом мне известно, что там были долгие и шумные дебаты, давать нам деньги или нет, но, к счастью, здравый смысл все-таки возобладал. С перевесом в один голос прения завершились в нашу пользу. За что фонду огромная благодарность.
Есть несколько рекордов. Один из них — это когда за месяц нас посетило 865 человек. Кстати, Victoria Museum попадает в формат «музей на один час и 1000 гостей». Сегодня это одно из самых востребованных направлений. Дело в том, что у современных людей развито клиповое мышление. И они уже не могут, к примеру, бродить 5 часов по Лувру в многотысячной толпе. Для них это тяжело: наступает передозировка как информацией, так и визуальными впечатлениями.
Чем хорош наш музей: посетитель берет аудиогид, за 45–60 минут не спеша обходит все 7 залов, снимает экспонаты, делает селфи на память и идет по своим делам дальше. С чувством удовлетворения от приобщения к прекрасному: «Я все посмотрел». Духовный гештальт закрыт. А ведь как свидетельствует мировая статистика, люди часто уходят из музеев недовольные — именно по причине невозможности объять необъятное. А нужно, чтобы они уходили с повышенным индексом счастья. Музей одного часа такую возможность предоставляет.
Подобный формат незаменим для прокачки культуры. Походил час — значит, в следующий раз уже сможешь больше. Это как с детренированными мышцами.
Возвращаясь к рекордам. Второй наш показатель — 236 человек в день. Такой наплыв был 18 мая, в Международный день музеев. Что интересно, как и у всех, у нас поначалу была специальная книга отзывов. А когда она закончилась, вторую мы решили не начинать. Но люди сами к нам подходили и спрашивали: «Где можно написать о своих впечатлениях?» Я поняла, что они настолько наполнены эмоциями, что для них жизненно важно поделиться ими. И мы завели второй том.
Вообще, к нам приходят разные люди. Но я почему-то особенно нежно люблю возрастных. Это так круто, когда наши бабушки для променада в музей принаряжаются, делают прически, приводят подруг...
Первое — отключите в себе критика. Музеи — это показатель того, как в стране обстоит дело с культурой. В музее нет ремонта и пыль на витринах? Да, это печально. Ну так возьмите и поддержите его: купите билет. Второе — придите с открытым сознанием и попытайтесь найти что-то новое для себя. Ведь там хранятся дивные культурные артефакты. Нужно просто суметь увидеть их. Третье — ходите по залам в удобном для вас темпе. И четвертое — развивайте в себе внутреннюю толерантность. Не смейтесь над тем, чего не понимаете: модой прошлых лет, наивным искусством или предметами быта наших родителей. Нравится вам это или нет, но это тоже часть истории. А принимая что-то одно и вычеркивая другое, вы ограничиваете свою ДНК.
Действительно, купить что-то в идеальном состоянии почти невозможно.
Когда фарфоровому изделию исполнилось, к примеру, 130 лет, то без травм в его истории явно не обошлось. Что касается платьев, то я поначалу выбрала неправильный подход… Существует специальная 10-балльная шкала сохранности предмета искусства. Уровень музея — от 6 баллов. Я покупала вещи с оценкой в 4–5 баллов — потому что их можно было приобрести по весьма приемлемым ценам. Но мой дальнейший опыт показал, что это проигрышная стратегия. Лучше сразу вложиться и купить более дорогое платье, чем потом еще 4 месяца его реставрировать, тратясь как на специалистов, так и на дорогие материалы. А у наряда все равно будет не тот уровень кондиции. Притом, что его реставрация может стоить от 300 и до 1000 долларов.
У нас в музее разработана специальная логистика: часть команды реставраторов работает каждую суббот в этом кабинете, часть — на дому. Фронт работ довольно обширный: один мастер отвечает за ткани, второй за фарфор, третий — за картины. Мой специалист по картинам как раз сейчас занят в Голландии — жду не дождусь его возвращения.
Сейчас в нашем собрании насчитывается 1400 экспонатов. А начинался музей с семи: прогресс, как говорится, налицо. При этом хороший европейский музей — это 30 000 экспонатов. Но мы за количеством не гонимся. Нам важнее, чтобы объект был по-настоящему интересным, с какой-то своей уникальной историей. Знаете, ко мне иногда приходят матерые такие коллекционеры и говорят: «У тебя нет каких-то особых шедевров». Но так ведь у меня изначально не было такой цели! Я всегда стремилась собрать те вещи, которые могли принадлежать среднему классу, то, что можно отнести к городской моде и быту.
Victoria Museum: сокровища на все времена
Специалисты датируют это платье, пошитое из дюшеса — дорогой разновидности шелка, которую могли себе позволить лишь особы, занимающие видное положение в обществе, 1903–1904 годами. В переводе с французского duchesse означает «герцогиня». Восковые букеты, украшающие юбку, — ручной работы.
На платье сохранился логотип дома мод Чарльза Уорта — выдающегося французского модельера, который первым начал демонстрировать наряды не на манекенах, а на живых девушках. Платья от Уорта с удовольствием носила австрийская императрица Елизавета Баварская, благодаря популярным фильмам с Роми Шнайдер больше известная как Сисси.
Тот редкий случай, когда известна подлинная история экспоната (спасибо сохранившейся старой газетной вырезке, бережно сберегавшейся вместе с платьем). Наряд принадлежал американке Марте Йокум Кенфилд: в нем девушка выходила замуж в 1913-м, чтобы потом прожить со своим избранником целых 53 года!
Обратите внимание на корсаж: он украшен искусственным жемчугом — в то время это был последний писк моды!
Год рождения платья — 1899. Материал — золотистый шелк. Сохранилась аутентичная этикетка: Robes & Confection, Warenhaus D. Lessner, Wien — VI. Платье пошито для прогулок.
Слово «ментик» происходит от венгерского mente — накидка. И правда, бравые гусары не просто носили ментик, а лихо и как бы небрежно набрасывали его на левое плечо (от падения страховала специальная шнуровка, проходившая под правой рукой).
Эта брошка — как отражение моды на популярную на рубеже XIX–XX веков египетскую тему. Напомним, что согласно верованиям египтян, священный жук скарабей считался символом возрождения в загробной жизни. Оправа украшения — 18-каратное золото, сама брошка искусно декорирована микромозаикой.
Подобные веера использовали чиновники Китая — мандарины, именно поэтому в Европе их окрестили мандаринскими. Второе название, «Веер тысячи лиц», появилось благодаря многочисленным персонажам, изображенным на экране (часть веера, на которую наносится рисунок). Ориентировочная датировка: 1860 год. Материалы: слоновая кость, дерево, рисовая бумага, шелк.
